Синоним культурная память

Синонимы к словосочетанию «культурная память»

Прямых синонимов не найдено.

Фраза «культурная память»

Фраза состоит из двух слов и 16 букв без пробелов.

Комментарии

1

Аннотация

В статье рассматривается видение и понимание понятия культурной памяти, представленного в исследованиях западных историков и культурологов, как части исторической памяти и важного фактора и механизма трансляции культурного наследия из поколения в поколение. Память как историко — философское и культурологическое понятие дает необходимую непрерывность культурному наследию, определяет его понимание и восприятие последующими поколениями. Непрерывность культурного развития порождает единый процесс усвоения обычаев и реализации их в будущей практике непосредственно в течение жизни. Культурное наследие народов мира входит в мировое культурное наследие.

Мировое культурное наследие — это сокровищнице, которое было дано нам в дар от наших предков. И задача современности заключается в сохранении объекта наследия, его разностороннем изучении и трансляции его по вертикали.

Формирвание представления о культурной памяти как важного фактора сохранения и трансляции будущим поколениям культурного представляется необходимым звеном при комплексном изучении влияния национального кода на сохранение своей национальной — самобытной — культуры этноса, государства в рамках процесса глобализации.

Введение

Сохранение, изучение и трансляция историко — культурного наследия через защиту культуры, сохранение культурных традиций, самобытности и культурного кода является важной задачей современного государства, думающего на несколько поколений вперед. Все инновационные процессы напрямую связаны с культурно — историческим миром и культурными традициями. Основной категорией, которая важна при сохранении и трансляции культурного наследия, является народная память, которая должна рассматриваться как философская, культурологическая и историческая категория.

В истории исторической науки ученые — историки не раз свое исследовательское внимание обращали на проблему памяти в процессе сохранения и трансляции историко — культурного наследия, которое становилось достоянием истории одного государства и мировой истории в целом. Решение вопроса памяти в ее культурологическом, философском и историческом освещении привело к расширенному изучению проблемы культурного наследия.

Методы исследования

Изучение культурной памяти как важного фактора сохранения и трансляции будущим поколениям представляется необходимым звеном при комплексном изучении влияния национального кода на сохранение своей национальной — самобытной — культуры этноса, государства в рамках процесса глобализации. При изучении данного вопроса представляется небходимым знакомство с концепциями западных мыслителей. Изучение исследований зарубежных историков, культурологов, философов культуры при изучении механизмом трансляции культурного наследия из поколения в поколение представляет собой достаточно фундаментальную базу. Исследования в данном направлении носят междисциплинарный характер.

Результаты исследования

Мыслители с античных времен в своих трактатах писали, что человеческое существование возможно только в рамках культуры и общества. Человек не может существовать без культуры и вне культуры, поэтому культура становится его второй природой, его сущностью, которая, в свою очередь, имеет сильное влияние на саму природу человека. Немецкий историк искусства Я. Ассман писал, что «человек, лишенный подобных инстинктов (инстинктов животных), вынужден вместо этого приспосабливаться к культуре, к символическому миру смыслов, который символически опосредует для него мир и тем самым делает его пригодным для жизни» [1, с. 146]. Приспособление человеком к символам культуры представляет собой особый, более духовно высокий способ к выживанию в условиях природы и формированию достаточно важной стороны человеческого бытия — формированию идентичности и пониманию своей человеческой общности в пределах одной культуры. Важную роль в данном случае играет память. В данном случае память перед исследователями предстает не как психологический или физиологический феномен, как определенный способ сохранения и трансляции из поколения в поколение совокупности культурных символов, необходимых для выживания, предстает как историко — философская и культурологическая категория. Поэтому данная проблема поднималась и в период становления первых государств и имеет свою историю, которая свое начало берет с античного периода (возьмем к примеру труды великих классиков — философов Платона, Аристотеля) по настоящее время (включая такие философские течения, как феноменология, экзистенциализм, Франкфуртская школа социальных исследований в лице Т. Адорно, Г. Маркузе и др.).

В 20 — х гг. XX в. изучением роли памяти в истории цивилизаций занимались такие изветные историки, как М. Хальбвакс, Аби Варбург.

М. Хальбвакс, будучи членом первой редакции журнала «Анналы», в исследовании «Социальные рамки памяти» поднял вопрос воспоминаний: в его понимании в общественном сознании проявляются некие коллективные воспоминания, которые собой представляют своеобразную реконструкцию прошлого [2]. Поэтому воспоминания могут рассматриваться как коллективный социальный феномен или же «коллективная память». «Коллективная память», в свою очередь, имеет свои функции: она необходима для выживания и дальнейшего развития общества и становится своеобразным объединяющим фактором. В данной работе М. Хальбвакс, не ограничиваясь анализом социальных рамок памяти, создал такие новые понятия, как «групповая память», «память нации». Ученый создал классификацию понятия «память», разделив ее условно на два типа: память внутреннюю, или личную, автобиографическую, и память внешнюю, или социальную, историческую. Классификация памяти, данная М. Хальбваксом, легла в основу многих исторических исследований и конкретизировала фактическое существование памяти общества как нечто единого, целого, образующего платформу для формирования идентичности. Память как понятие социальное выполняет по большей части функцию непрерывной связи поколений.

В это же время изучением феномена коллективной памяти и ее характеристиками занимался немецкий историк искусства А. Варбург [3]. Ученый изучал искусство в неразрывной связи с религией и социальную память рассматривал как совокупность изображений и жестов, которыми располагали западные и восточные страны. Для нас большой интерес представляет атлас «Мнемозина». Атлас представляет собой способ оформления визуальной информации, представленной на больших таблицах, и является трудом по изучению культурной памяти [4]. А. Варбург, как и М. Хальбвакс, в качестве объекта исследования взял коллектив, общество, в которой память, воспоминания играют интеграционную роль, обеспечивая единство общества, придавая ему устойчивость и осознание собственной целостности, идентичности. Этот подход в научной литературе получил название функционального подхода. Феноменологический подход, представленный в работах Э. Гуссерля, А. Шюца, П. Бергера, Г. Люббе, П. Рикера, предполагает наличие общих воспоминаний, создающих условия для дальнейшей коммуникации — как по горизонтали, так и по верикали, из поколоения в поколение. Другое направление рассматривает трансляцию культурного наследия из поколения в поколение через социальные институты, к примеру, через музеи, библиотеки, архивы. Этот подход мы называем информационным подходом. Информационный подход представлен в работах В.В. Афанасьева, В.А. Колеватова, Я.К. Ребане, В. Устьянцева, А. Уйбо. Само понятие «социальная память» в советскую историческую науку было введено в 60 — 70 — е гг. XX в. Я.К. Ребане, В.А. Ребриным, Ю.А. Левадой. Ранее употреблялись такие понятия, как «коллективная память», «коллективный мозг», «историческая память», «память человечества», «память мира». В структуралистском направлении особое место уделено изучению специфических знаковых систем — в текстах мифов (К. Леви — Строе), в психологии бессознательного (Ж. Лакан), в истории идей (М. Фуко). Под руководством Ю. Лотмана был выделен культурно — семиотический подход, в котором особое внимание ученого было сосредоточено на изучении социальной памяти через ее отношение к средствам массовой коммуникации, изучение текстов [5]. Именно в этом направлении «культурная память» как бы вычленяется из «социальной памяти», таким образом понятие «культурная память» становится самостоятельным понятием и предметом исследования. Колеватов В.А. в своей монографии выделил функции, средства и содержание социальной памяти: «Функция — это фиксация, систематизация, хранение и выдача сведений. К средствам фиксирования, хранения, передачи, распространения тех или иных знаний… относятся произведения литературы и искусства, памятники духовной культуры, в которых «материализуется», опредмечивается и передается от одного поколения к ругому общественное сознание… Содержание социальной памяти — это теоретически обобщенный коллективный опыт человечества, результаты деятельности в сфере науки, философии, искусства — знания и образные представления о мире» [6, с. 65].

К проблемам социальной памяти посвящены многие работы Я.К. Ребане. Я.К. Ребане рассматривал социальную память как определенный социальный институт, в котором реализуется информационное обеспечение общества. Историк, изучая социальную память, не останавливается только на изучении ее функций, содержания, но и определяет ее структуру и способы и способы переработки информации. Я.К. Ребане выделил «три большие группы носителей социальной памяти:

1. орудия производства и овеществленные результаты труда, часто обобщаемые в понятиях «материальная культура» и «вторая природа»;
2. объективные социальные отношения, базирующиеся, в конечном счете, на производственных отношениях;
3. язык в широком смысле, т.е. естественные языки, их различные технические видоизменения, а также внеязыковые семиотические средства» [6, с. 67].

Повышение исследовательского интереса к понятию «культурной памяти» в социально — философских и культурологических научных трудах возникло в 80 — е гг. XX в. Вопрос о «культурной памяти» возник в ходе деятельности группы «Археология литературной коммуникации». Участниками данной группы были представители разных гуманитарных наук — религиоведения, истории древнего мира, древних языков и литератур. Можно назвать достаточно известных и активных членов группы — Ян Ассман, Алейда Ассман, Рената Лахман и др.

«Культурная память» является одним из аспектов коллективной памяти, когда человек или общество осознает непрерывность своего бытия в потоке истории. В широком смысле «культурная память» объединяет три самых важных момента в истории человечества. Это — воспоминание, идентичность и культурную преемственность. Данная концепция достаточно фундаментально представлена в работе немецкого культуролога и философа Я. Ассмана «Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности» [7].

Я. Ассман, изучая культуру как феномен, включил в нее и формы ментальности, типы мышления, разнообразие духовной деятельности людей и общества в символах, ритуалах, языке. Будучи историком, Я. Ассман говорил о культурной памяти как растяженной во времени коммуникативной ситуации, которая существует благодаря принципам повторения, по Я. Ассману, «принципу обрядовой когерентности» [7, с. 153]. К основным функциям можно отнести сохранение и передачу культурного наследия, в состав которого вошли традиции, ритуалы, обряды, фольклор, памятники материальной культуры. Я. Ассман утверждает, что «растяжение коммуникационной ситуации требует возможностей внешнего промежуточного сохранения. Коммуникационная система должна выработать внешнюю область, куда сообщения и информация — культурный смысл — могли бы выносится на хранение, а также формы этого вынесения (кодировка), сохранения и вызывания обратно» [7, с. 22]. К типичным областям циркуляции культурного смысла ученый относит хозяйство, политическую власть и объединяющие общество мифы. «Принцип обрядовой когерентности», представленный Я. Ассманом, ярко выражен в дописьменных культурах или в культурах, в которых устная история играет первостепенную роль. Обряд является носителем культурной памяти. Обрядность, ритуалы, традиции создают ощущение причастности к определенной группе, а мифы объясняют, идентифицируют представителей группы в единую общность. «В бесписьменных обществах задачей обрядов, иначе говоря, «ритуальной коммуникации», является циркуляция и воспроизводство знания, обеспечивающего идентичность» [7, с. 154]. В цивилизациях, где доминировала письменная история, функционирует, по словам Я. Ассмана, «принцип текстуальной когерентности», направленный на изучение письменных источников. Изучение «культурной памяти» народа посредством письменных источников открывается возможность диалога с последующим поколением. «Монументальный дискурс — это не только средство коммуникации, но и путь к спасению. Открывая возможность коммуникации с потомством сквозь тысячелетия, он дает тем самым индивиду соответственную возможность вечности», — пишет историк [7, с. 185]. C появлением и распространением письменности Я. Ассман размышляет о становлении нового типа «коннективной структуры», которая позволяет посредством своих функций — запоминания и толкования — сохраниться в качестве системы инвариантных культурных кодов [7, с. 186]. Ю. Лотман не раз отмечал возможность существования культуры во времени и в вечности одновременно: «Являясь одной из форм коллективной памяти, культура, будучи сама подчинена законам времени, одновременно располагает механизмами, противостоящими времени и его движению» [5, с. 351]. В статье «Память в культурологическом освещении» ученый дает культурной памяти следующее определение: это «надындивидуальный механизм хранения и передачи некоторых сообщений (текстов) и выработки новых. В этом смысле пространство культуры может быть определено как пространство некоторой общей памяти, т.е. пространство, в пределах которого некоторые общие тексты могут сохраняться и быть актуализированы» [5, с. 200], а также «культурная память как творческий механизм не только панхронна, но и противостоит времени. Она сохраняет прошедшее как пребывающее… Каждая культура определяет свою парадигму того, что следует помнить, а что подлежит забвению. Последнее вычеркивается из памяти коллектива и как бы перестает существовать». Но сменяется время, система культурных кодов, и меняется парадигма памяти — забвения» [5, с. 201]. Нужно сказать, что гейдельбергский историк культуры Я. Ассман, основываясь на идеях М. Хальбвакса и Mockobcko — тартуской семиотической школы, разработал теорию культурной памяти, по которой культурная память является специфической формой передачи и осовременивания, актуализации культурных смыслов.

По наблюдениям Ю. Лотмана, человеческое общество и история в целом развиваются по законам памяти, когда прошедшее не уничтожается, не уходит в небытие, а подвергается кодированию, сложнейшему анализу и переходит на этап хранения, чтобы в последующий период истории заявить о себе как таковой, в тот момент, когда это прошедшее будет актуально.

Я. Ассман под «культурной памятью» понимает формы трансляции и обобщающее обозначение всего знания, собранного в период истории человечества, и акцентирует внимание на различии между коммуникативной и культурной памятью. Коммуникативная память характерна, как было сказано выше, для коллективов и складывается в контексте межличностных взаимодействий в рамках повседневной жизни. Культурная память связана с глубоким прошлым коллектива, общества, формализована и фиксируется, например, в текстах, изображениях, монументальных постройках, изображениях и надписях, ритуалах и т.д.

Из вышесказанного видно, что чаще в исторической литературе понятия «социальная память» и «культурная память»по отношению друг к другу используются как синонимы. Однако нам представляется, что эти два понятия взаимодополняют друг друга для изучения более широкого понятия как «культурное наследие». Понятие «социальной памяти» социальной общности придает целостность, содержит в себе нормы и обряды, образцы социального поведения, тем самым социальная память объединяет всех членов общества и обеспечивает определенный уровень социальной интеграции и возможности активного взаимодействия и взаимосвязи. Понятие «культурная память» институционально, поскольку для ее создания, хранения, дальнейшей трансляции в обществе создаются особые институты и она требует существования профессиональных носителей, которые организуют и контролируют приобщение к культурной памяти как к таковой.

В 80 — х гг. XX в. французский историк Пьер Нора выдвинул программу изучения «мест памяти» [8]. Данный исторический исследовательский проект был осуществлен П. Нора во Франции в 1984 — 1992 гг. Ключевой идеей проекта стала связь памяти с национальной идентичностью. Историк в работе «Проблематика мест памяти» константирует исчезновение памяти социальных групп в связи с исчезновением самой социальной группы — крестьянство. Поэтому проблема памяти достаточно актуальна. Историк противопоставляет и разделяет понятия «память» и «история»: если память не подлежит интерпретации, всегда актуальна, достоверна, субъективна, то история — «всегда относительна, проблематична, аналитична, критична, репрезентативна, укоренена в прошлом, связана со светским, универсальна, не прикреплена ни к чему, кроме времени, история менее всего склонна доверять памяти [8, с. 20]. П. Нора пишет, что «память помещает воспоминание в священное, история его оттуда изгоняет, делая его прозаическим…Память — это абсолют, а история знает только относительное» [8, с. 21]. «Игра памяти и истории формирует места памяти, взаимодействие этих двух факторов приводит к их определению друг через друга» [8, с. 40]. К «местам памяти», по мнению П. Нора, можно отнести топографические места (архивы, библиотеки, музеи), монументальные места (кладбища, архитектурные сооружения), символические места (места паломничества, места юбилейных дат), функциональные места (учебники, книги, автобиографии, мемуары). Поэтому изучение «мест памяти» в настоящее время достаточно актуальна, особенно при сохранении и трансляции историко — культурного наследия.

Особенного внимания к себе требует работа Поля Рикера «Память. История. Забвение» [9]. В данной работе П. Рикёр рассматривает память как деятельность. Причем работа памяти осуществляется не только на уровне отдельного человека, но и на уровне общества.

Роль памяти в трансляции культурного наследия огромна. Западные историки и культурологи в своих трудах изучают механизмы передачи наследия, как материального, так и нематериального наследия, из поколения в поколение. Одним из таких механизмов является социализация личности, когда акцент ставится на формирование у личности активной жизненной позиции посредством усвоения социального опыта предыдущих поколений, посредством памяти. Процесс социализации происходит в трех направлениях — в деятельности, в общении и в самосознании. При изучении культурного наследия особое значение приобретает понятие социологизации культуры, первоначально примененной в американской культурантропологии и подразумевающей наличие разделяемой всеми представителями общности собственную систему норм и правил поведения. При процессе социализации основной темой становится решение вопроса «Я среди своих», предполагая под собой процесс вхождения личности в общество с уже устоявшимися традициями, обычаями, нормами, передающимися из поколения в поколение. Социализация в данном случае становится условием передачи социальной информации от одного поколения к другому.

Следующим достаточно важным механизмом трансляции культурного наследия является продолжающийся в течение всей жизни процесс усвоения традиций, обычаев, ценностей и норм культуры, или инкультурация. В данном контексте роль памяти существенно велика.

Главным выразителем самобытности культуры, посредником в процессе инкультурации является язык. C помощью языковых знаков можно передать опыт, традиции, нормы и ценности культуры народа как будущему поколению, так и представителю другой культуры (даже если этот представитель оказался не по своей воле внутри данной культуры. Например, пленник из другого племени и рода в среде кочевников). В результате этого заимствуются слова внутри одной культуры, новые слова и понятия среди разных культур. Здесь имеется в виду стихийное и никем не контролируемое заимствование культурных ценностей, или культурная диффузия.

В целом, нужно отметить, что трансляция культурного наследия происходит в течение всего времени существования одного поколения. В данный период первое поколение передает навыки, умения, социальный опыт, информацию и знание следующему — второму — поколению, который, в свою очередь, передает полученное от первого поколения третьему. Причем во многих случаях третьему поколению передается проработанный, обработанный, пересмотренный на новый лад, приспособленный к новым условиям материал. На этапах сохранения и трансляции культурного наследия огромную роль играет память.

Заключение

На этапах сохранения и трансляции культурного наследия велика роль памяти как отдельной историко — философской и культурологической категории. Непрерывность культурного развития порождает единый процесс усвоения обычаев и реализации их в будущей практике непосредственно в течение жизни. Культурное наследие народов мира входит в мировое культурное наследие, данное нам в дар от наших предшественников. И задача современности заключается в сохранении объекта наследия, его разностороннем изучении и трансляции его по вертикали.

Литература:

1. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. — M.: Языки славянской культуры, 2004. — 368 с.
2. Хальбвакс М. Социальные рамки памяти / Пер. с фр. И вступ.статья С.Н. Зенкина. — M.: Новое издательство, 2007. — 348 с.
3. Варбург А. Великое переселение образов. Исследование по истории и психологии возрождения античности. — СПб.: Азбука — Классика, 2008. — 384 с.
4. Торопыгина М.Ю. Атлас «Мнемозина». Non finito в истории искусства // Актуальные проблемы теории и истории искусства: сб.научных статей. Вып. 2. Под ред. А.В. Захаровой. — СПб.: НП — Принт, 2012. — 314-320 с.
5. Лотман Ю.М. Память в культурологическом освещении // Лотман Ю.М. Избранные статьи. T 1. — Таллин, 1992. — с. 200-202.
6. Колеватов В.А. Социальная память и познание. — M.: Мысль, 1984. — 190 с.
7. Ассман Я. Культурная память: Письмо, память о прошлом и политическая идентичность в высоких культурах древности. — M.: Языки славянской культуры, 2004. — 368 с.
8. Нора П. Франция — память / Пер. с фр. Д. Хапаевой. — СПб.: Издательство Санкт — Петербургского университета, 1999. — 328 с.
9. Рикёр П. Память, история, забвение. Пер. с фр. И.И. Блауберг. — M.: Издательство гуманитарной литературы, 2004.

Предложения с «культурная память»

From Wikipedia, the free encyclopedia

Cultural memory is a concept that draws heavily on European social anthropology, especially German and French. It is not well established in the English-speaking world. It posits that memory is not just an individual, private experience but also part of the collective domain, which both shapes the future and our understanding of the past. It has become a topic in both historiography (Pierre Nora, Richard Terdiman) and cultural studies (e.g., Susan Stewart). These emphasize cultural memory’s process (historiography) and its implications and objects (cultural studies), respectively.

Two schools of thought have emerged: one articulates that the present shapes our understanding of the past, while the other assumes that the past has an influence on our present behavior.^[1][2] It has, however, been pointed out (most notably by Guy Beiner) that these two approaches are not necessarily mutually exclusive.^[3]

Historiographical approach[edit]

Time[edit]

Crucial in understanding cultural memory as a phenomenon is the distinction between memory and history. Pierre Nora (1931–) put forward this distinction, pinpointing a niche between history and memory.

Scholars disagree as to when to locate the moment representation «took over». Nora points to the formation of European nation states. For Richard Terdiman, the French revolution is the breaking point: the change of a political system, together with the emergence of industrialization and urbanization, made life more complex than ever before. This not only resulted in an increasing difficulty for people to understand the new society in which they were living, but also, as this break was so radical, people had trouble relating to the past before the revolution. In this situation, people no longer had an implicit understanding of their past. In order to understand the past, it had to be represented through history. As people realized that history was only one version of the past, they became more and more concerned with their own cultural heritage (in French called patrimoine) which helped them shape a collective and national identity. In search for an identity to bind a country or people together, governments have constructed collective memories in the form of commemorations which should bring and keep together minority groups and individuals with conflicting agendas. What becomes clear is that the obsession with memory coincides with the fear of forgetting and the aim for authenticity.

However, more recently^[when?] questions have arisen whether there ever was a time in which «pure», non-representational memory existed – as Nora in particular put forward. Scholars like Tony Bennett rightly point out that representation is a crucial precondition for human perception in general: pure, organic and objective memories can never be witnessed as such.^{[citation needed]}

Space[edit]

It is because of a sometimes too contracted conception of memory as just a temporal phenomenon, that the concept of cultural memory has often been exposed to misunderstanding. Nora pioneered connecting memory to physical, tangible locations, nowadays globally known and incorporated as lieux de mémoire. He certifies these in his work as mises en abîme; entities that symbolize a more complex piece of our history. Although he concentrates on a spatial approach to remembrance, Nora already points out in his early historiographical theories that memory goes beyond just tangible and visual aspects, thereby making it flexible and in flux. This rather problematic notion, also characterized by Terdiman as the «omnipresence» of memory, implies that for instance on a sensory level, a smell or a sound can become of cultural value, due to its commemorative effect.^{[citation needed]}

Either in visualized or abstracted form, one of the largest complications of memorializing our past is the inevitable fact that it is absent. Every memory we try to reproduce becomes – as Terdiman states – a «present past».^{[citation needed]} This impractical desire for recalling what is gone forever brings to surface a feeling of nostalgia, noticeable in many aspects of daily life but most specifically in cultural products.

Cultural studies approach[edit]

Embodied memory[edit]

Recently, interest has developed in the area of ’embodied memory’. According to Paul Connerton the body can also be seen as a container, or carrier of memory, of two different types of social practice; inscribing and incorporating. The former includes all activities which are helpful for storing and retrieving information: photographing, writing, taping, etc. The latter implies skilled performances which are sent by means of physical activity, like a spoken word or a handshake. These performances are accomplished by the individual in an unconscious manner, and one might suggest that this memory carried in gestures and habits, is more authentic than ‘indirect’ memory via inscribing.^{[citation needed]}

The first conceptions of embodied memory, in which the past is ‘situated’ in the body of the individual, derive from late nineteenth century thoughts of evolutionists like Jean Baptiste Lamarck and Ernst Haeckel. Lamarck’s law of inheritance of acquired characteristics and Haeckel’s theory of ontogeny recapitulating phylogeny, suggested that the individual is a summation of the whole history that had preceded him or her. (However, neither of these concepts is accepted by current science.)

Objects[edit]

Memory can, for instance be contained in objects. Souvenirs and photographs inhabit an important place in the cultural memory discourse. Several authors stress the fact that the relationship between memory and objects has changed since the nineteenth century. Stewart, for example, claims that our culture has changed from a culture of production to a culture of consumption. Products, according to Terdiman, have lost ‘the memory of their own process’ now, in times of mass-production and commodification. At the same time, he claims, the connection between memories and objects has been institutionalized and exploited in the form of trade in souvenirs. These specific objects can refer to either a distant time (an antique) or a distant (exotic) place. Stewart explains how our souvenirs authenticate our experiences and how they are a survival sign of events that exist only through the invention of narrative.

This notion can easily be applied to another practice that has a specific relationship with memory: photography. Catherine Keenan explains how the act of taking a picture can underline the importance of remembering, both individually and collectively. Also she states that pictures cannot only stimulate or help memory, but can rather eclipse the actual memory – when we remember in terms of the photograph – or they can serve as a reminder of our propensity to forget. Others have argued that photographs can be incorporated in memory and therefore supplement it.

Edward Chaney has coined the term ‘Cultural Memorials’ to describe both generic types, such as obelisks or sphinxes, and specific objects, such as the Obelisk of Domitian, Abu Simbel or ‘The Young Memnon’, which have meanings attributed to them that evolve over time. Readings of ancient Egyptian artefacts by Herodotus, Pliny, the Collector Earl of Arundel, 18th-century travellers, Napoleon, Shelley, William Bankes, Harriet Martineau, Florence Nightingale or Sigmund and Lucian Freud, reveal a range of interpretations variously concerned with reconstructing the intentions of their makers.

Historian Guy Beiner argued that «studies of cultural memory tend to privilege literary and artistic representations of the past. As such, they often fail to engage with the social dynamics of memory. Monuments, artworks, novels, poems, plays and countless other productions of cultural memory do not in themselves remember. Their function as aides-mémoire is subject to popular reception. We need to be reminded that remembrance, like trauma, is formulated in human consciousness and that this is shared through social interaction».^[4]

Between culture and memory: experience[edit]

As a contrast to the sometimes generative nature of previously mentioned studies on cultural memory, an alternative ‘school’ with its origins in gender and postcolonial studies underscored the importance of the individual and particular memories of those unheard in most collective accounts: women, minorities, homosexuals, etc.

Experience, whether it be lived or imagined, relates mutually to culture and memory. It is influenced by both factors, but determines these at the same time. Culture influences experience by offering mediated perceptions that affect it, as Frigga Haug states by opposing conventional theory on femininity to lived memory.^{[citation needed]}In turn, as historians such as Neil Gregor have argued, experience affects culture, since individual experience becomes communicable and therefore collective.^{[citation needed]} A memorial, for example, can represent a shared sense of loss.

The influence of memory is made obvious in the way the past is experienced in present conditions, for – according to Paul Connerton, for instance – it can never be eliminated from human practice.^{[citation needed]} On the other hand, it is perception driven by a longing for authenticity that colors memory, which is made clear by a desire to experience the real (Susan Stewart).^{[citation needed]} Experience, therefore, is substantial to the interpretation of culture as well as memory, and vice versa.

Traumatic memory transmission[edit]

Traumatic transmissions are articulated over time not only through social sites or institutions but also through cultural, political, and familial generations, a key social mechanism of continuity and renewal across human groups, cohorts, and communities. The intergenerational transmission of collective trauma is a well-established phenomenon in the scholarly literature on psychological, familial, sociocultural, and biological modes of transmission. Ordinary processes of remembering and transmission can be understood as cultural practices by which people recognize a lineage, a debt to their past, and through which «they express moral continuity with that past.»^[5] The intergenerational preservation, transformation, and transmutation of traumatic memory such as of genocide tragic historical legacy can be assimilated, redeemed, and transformed.^[6]

Studies[edit]

Recent research and theorizing in cultural memory has emphasized the importance of considering the content of cultural identities in understanding the study of social relations and predicting cultural attitudes. In 2008, the first issue of quarterly journal Memory Studies concerning subjects of and relating to cultural memory was published by SAGE.

Other approaches[edit]

Jan Assmann in his book «Das kulturelle Gedächtnis», drew further upon Maurice Halbwachs’s theory on collective memory.^[7] Other scholars like Andreas Huyssen have identified a general interest in memory and mnemonics since the early 1980s, illustrated by phenomena as diverse as memorials and retro-culture. Some might see cultural memory as becoming more democratic, due to liberalization and the rise of new media. Others see cultural memory as remaining concentrated in the hands of corporations and states.^{[citation needed]}

See also[edit]

• Cultural history
• Culture industry
• Folk memory
• Identity (social science)
• National memory
• Philosophy of culture
• Philosophy of history
• Politics of memory
• Popular culture studies
• Roland Barthes
• Social representation
• Visual culture

References[edit]

Further reading[edit]

• ACUME (Cultural Memory in European Countries).
• Assmann, J. (1992). Das kulturelle Gedächtnis: Schrift, Erinnerung und Politische Identität in frühen Hochkulturen. Munich: Verlag C.H. Beck
• Assmann, A. & Assmann J. (1987). Schrift und Gedächtnis: Beiträge zur Archäologie der literarischen Kommunikation. München: Fink.
• Assmann, A. & Shortt, L. (2011). Memory and Political Change. London: Palgrave Macmillan.
• Assmann, J. & Hölscher, T. (1988). Kultur und Gedächtnis, Frankfurt: Suhrkamp.
• Assmann, J. (2000) [2006]. Religion und kulturelles Gedächtnis: Zehn Studien. München: Verlag C.H. Beck.
• Assmann, A. (2006). ‘Memory, Individual and Collective’. In Goodin, E.; Tilly, C. (2006). The Oxford Handbook of Contextual Political Analysis. Oxford: Oxford University Press.
• Assmann, J. (2008). ‘Communicative and Cultural Memory’. In A. Erll & A. Nünning (Eds.), Cultural Memory Studies. An International and Interdisciplinary Handbook (pp. 109–118). Berlin, New York.
• Ben-Amos, Dan and Weissberg, Liliane. (1999). Cultural Memory and the Construction of Identity. Detroit: Wayne State University Press.
• Bennett, T. (2006). ‘Stored Virtue: Memory, the Body and the Evolutionary Museum’, in Susannah Radstone and Katharine Hodgkin (eds) Memory Cultures: Memory, Subjectivity and Recognition. New Brunswick & London; Transaction Publishers, 40–54.
• Bikemen, Nida. (2013). Collective Memory as Identity Content After Ethnic Conflict: An Exploratory Study. Peace and Conflict: Journal of Peace Psychology. 19(1). 23-33.
• Chaney, Edward. ‘Egypt in England and America: The Cultural Memorials of Religion, Royalty and Revolution’, Sites of Exchange: European Crossroads and Faultines, ed. M. Ascari and A. Corrado, Amsterdam-New York, Rodopi, 2006, 39–69.
• Chaney, Edward. ‘Roma Britannica and the Cultural Memory of Egypt: Lord Arundel and the Obelisk of Domitian’, in Roma Britannica: Art Patronage and Cultural Exchange in Eighteenth-Century Rome, eds. David Marshall, Susan Russell and Karin Wolfe, British School at Rome, Rome, 2011, pp. 147–70.
• Connerton, P. (1989). Bodily Practices. How Societies Remember. Cambridge: Cambridge University Press, 72–104.
• Erll, Astrid; Nünning, Ansgar (eds.) (2008). Cultural Memory Studies. An International and Interdisciplinary Handbook Berlin: De Gruyter.
• Fried Amilivia, Gabriela (2016). Terrorism and the Politics of Memory in Latin America: Transmissions Across The Generations of Post-Dictatorship Uruguay, 1984–2004. Amherst, NY: Cambria Press.
• Gregor, N. (2008). Haunted City. Nuremberg and the Nazi Past. New Haven: Yale University Press.
• Halbwachs, M. (1950). La Mémoire Collective. Paris: Presses Universitaires de France.
• Haeckel, E. (1883). The Evolution of Man. https://www.gutenberg.org/ebooks/8700 (October 23, 2006)
• Haug, F. (1987). Memory Work. Female Sexualization: A Collective Work of Memory. London: Verso, 33–72.
• Hirsch, M. (2002). ‘Pictures of a Displaced Childhood’, Family Frames: Photography, Narrative and Postmemory, 217-240.
• Huyssen, A (2000). «Present Pasts: Media, Politics, Amnesia». Public Culture. 12 (1): 21–38. doi:10.1215/08992363-12-1-21. S2CID 143988399.
• Keenan, C (1998). «On the Relationship between Personal Photographs and Individual Memory». History of Photography. 22 (1): 60–64. doi:10.1080/03087298.1998.10443918.
• Lachmann R. (2004). ‘Cultural memory and the Role of Literature’, Контрапункт: Книга статей памяти Г.А. Белой. М.: РГГУ, 2005, с. 357-372. https://web.archive.org/web/20160303204304/http://ec-dejavu.net/m-2/Memory_Lachmann.html
• Lamarck, J-P. (1984). Zoological Philosophy: An Exposition With Regard to the Natural History of Animals. Chicago, IL: University of Chicago Press.
• Laster, Dominika (2016). Grotowski’s Bridge Made of Memory: Embodied Memory, Witnessing and Transmission in the Grotowski Work. Calcutta: Seagull Books, 2016.
• Narváez, Rafael (2013). Embodied Collective Memory: The Making and Unmaking of Human Nature. University Press of America: Lanham, MD. ISBN 978-0-7618-5879-9
• Nora, P (1989). «Between Memory and History: Les Lieux de Mémoire». Representations. 26: 7–25. doi:10.1525/rep.1989.26.1.99p0274v.
• Nora, P. (1996). ‘The Era of Commemoration’, in Pierre Nora & L. Kritzman (eds.). Realms of Memory: The construction of the French Past Vol. 3. New York: Columbia University Press, 609–637.
• Nora, P. (2002). ‘The Reasons for the Current Upsurge in Memory’, Transit – Europäische Revue 22. http://www.iwm.at/index.php?option=com_content&task=view&id=285&Itemid=463
• Obermair, Hannes (2014). Erinnerungskulturen des 20. Jahrhunderts im Vergleich—Culture della memoria del Novecento a confronto. Civic Archives in Bozen-Bolzano: Bozen-Bolzano. ISBN 978-88-907060-9-7.
• Steedman, C. (1986). Landscape for a Good Woman. London: Virago.
• Stewart, S. (1993). ‘Objects of desire. Part I: The Souvenir’, On Longing: Narratives of the Miniature, the Gigantic, the Souvenir, the Collection. Durham, NC: Duke University Press, 132–151.
• Sturken, M. (1999). ‘The Image as Memorial: Personal Photographs in Cultural Memory’, in Marianne Hirsch (ed.). The Familial Gaze. Lebanon, NH: University Press of New England, 178–195.
• Terdiman, R. (1993). ‘Historicizing Memory’, Present Past: Modernity and the Memory Crisis. Ithaca, NY: Cornell University Press, 3–32.