Опыт синонимов аксаков

Константин Аксаков 

***

Опыт синонимов.

Публика — народ

Было время, когда у нас не было публики… Возможно ли это? — скажут мне. Очень возможно и совершенно верно: у нас не было публики, а был народ. Это было еще до построения Петербурга. Публика — явление чисто западное и была заведе­на у нас вместе с разными нововведениями. Она образовалась очень просто: часть народа отказалась от русской жизни, язы­ка и одежды и составила публику, которая и всплыла над по­верхностью. Она-то, публика, и составляет нашу постоянную связь с Западом: выписывает оттуда всякие, и материальные и духовные наряды, преклоняется пред ним как перед учите­лем, занимает у него мысли и чувства, платя за это огромною ценою: временем, связью с народом и самою истиною мысли. Публика является над народом как будто его привилегирован­ное выражение; в самом же деле публика есть искажение идеи народа. Разница между публикою и народом у нас очевидна (мы говорим вообще, исключения сюда не йдут).

Публика подражает и не имеет самостоятельности: все, что она принимает чужое, принимает она наружно, становясь всякий раз сама чужою. Народ не подражает и совершенно са­мостоятелен; а если что примет чужое, то сделает это своим, усвоит. У публики свое обращается в чужое. У народа чужое обращается в свое. Часто, когда публика едет на бал, народ идет ко всенощной; когда публика танцует, народ молится. Средоточие публики в Москве — Кузнецкий мост. Средоточие народа — Кремль.

Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки, народ черпает жизнь из родного источника. Публи­ка говорит по-французски, народ — по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ — в русском. У публики — парижские моды. У народа — свои русские обычаи. Публика (большею ча­стью, по крайней мере) ест скоромное; народ ест доступное. Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика рабо­тает (большею частью ногами по паркету); народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ; народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не со­чтешь. Публика преходяща; народ вечен. И в публике есть золо­то и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, в народе — золото в грязи. У публики — свет (monde, балы и пр.); у народа — міръ (сходка). Публика и народ имеют эпитеты: публика у нас — почтеннейшая, народ — православный.

«Публика, вперед! Народ, назад!» — так воскликнул мно­гозначительно один хожалый[i].

[i] Вместо слова «хожалый» в письме к Н.В. Гоголю К.С. Аксаков поставил «полицмейстер» // Русский архив.– 1890.– Т.1.– С. 154.

Статья «Опыт синонимов. Публика — народ». Автор Константин Аксаков.
Произведение написано в 1848 году, опубликовано в 1857 году.

Было время, когда у нас не было публики… Возможно ли это? — скажут мне. Очень возможно и совершенно верно: у нас не было публики, а был народ. Это было еще до построения Петербурга. Публика — явление чисто западное и была заведе­на у нас вместе с разными нововведениями. Она образовалась очень просто: часть народа отказалась от русской жизни, язы­ка и одежды и составила публику, которая и всплыла над по­верхностью. Она-то, публика, и составляет нашу постоянную связь с Западом: выписывает оттуда всякие, и материальные и духовные наряды, преклоняется пред ним как перед учите­лем, занимает у него мысли и чувства, платя за это огромною ценою: временем, связью с народом и самою истиною мысли. Публика является над народом как будто его привилегирован­ное выражение; в самом же деле публика есть искажение идеи народа. Разница между публикою и народом у нас очевидна (мы говорим вообще, исключения сюда не йдут).

Публика подражает и не имеет самостоятельности: все, что она принимает чужое, принимает она наружно, становясь всякий раз сама чужою. Народ не подражает и совершенно са­мостоятелен; а если что примет чужое, то сделает это своим, усвоит. У публики свое обращается в чужое. У народа чужое обращается в свое. Часто, когда публика едет на бал, народ идет ко всенощной; когда публика танцует, народ молится. Средоточие публики в Москве — Кузнецкий мост. Средоточие народа — Кремль.

Публика выписывает из-за моря мысли и чувства, мазурки и польки, народ черпает жизнь из родного источника. Публи­ка говорит по-французски, народ — по-русски. Публика ходит в немецком платье, народ — в русском. У публики — парижские моды. У народа — свои русские обычаи. Публика (большею ча­стью, по крайней мере) ест скоромное; народ ест доступное. Публика спит, народ давно уже встал и работает. Публика рабо­тает (большею частью ногами по паркету); народ спит или уже встает опять работать. Публика презирает народ; народ прощает публике. Публике всего полтораста лет, а народу годов не со­чтешь. Публика преходяща; народ вечен. И в публике есть золо­то и грязь, и в народе есть золото и грязь; но в публике грязь в золоте, в народе — золото в грязи. У публики — свет (monde, балы и пр.); у народа — міръ (сходка). Публика и народ имеют эпитеты: публика у нас — почтеннейшая, народ — православный.

«Публика, вперед! Народ, назад!» — так воскликнул мно­гозначительно один хожалый ¹.

+ + +

Простой народ есть основание всего общественного здания страны. И источник вещественного благосостояния, и источник внешнего могущества, источник внутренней силы и жизни, и наконец мысль всей страны пребывают в простом народе. Отдельные личности, возникая над ним, могут, на поприще личной деятельности, личного сознания, служить с разных сторон делу просвещения и человеческого преуспеяния; но тогда только и могут они что-нибудь сделать, когда коренятся в простом народе, когда между личностями и простым народом есть непрерывная живая связь и взаимное понимание

Находясь на низшей ступени лестницы житейской, вне всяких почестей и наружных отличий, простой народ имеет за то великие блага человеческие: братство, цельность жизни и (так как мы, говоря о простом народе, разумеем русский) быт общинный.

Напрасно думают, что простой народ есть безсознательная масса людей. Если бы это было так, то он был бы то же, что неразумная стихия, которую можно направлять в ту и в другую сторону. Нет, простой народ имеет глубокие, основные убеждения — условие существования для всей страны. Защищая эти убеждения, он, точно, в силе своей равняется стихии; но это стихия разумная, имеющая нравственную волю; это стихия только по дружному, цельному своему составу и действию. Есть прекрасное выражение на Руси для такого проявления народной силы: стали все, как один человек. Русская история показывает нам, как глубока и тверда основа веры в русском народе, как отстаивал он святость своих православных убеждении.

Напрасно также думают, что простой народ есть какой-то слепой поклонник обычая, что он, перед чем бы то ни было, рабствует духом. Правда, он не представляет легкого подвижного явления, то в ту, то в другую сторону направляемого ветром; как все истинное и действительное, он крепок на ногах и не шатается из стороны в сторону, он понимает, что предание, что преемство жизни есть необходимое условие жизни: он связует, поддерживает а не рвет нить жизни, идущую из прошлого в будущее. Простой народ есть страж предания и блюститель старины; но в то же время он не есть слепой раб ее. Да и было же время, когда старина была новизною. Простой народ принимает новое, но не скоро, не легкомысленно, не из презрения к старине, не из благоговения к новизне. То, что он примет, примет он самобытно, усвоит прочно и перенесет в свою жизнь. Легкомысленные личности, для которых жизнь есть непрерывный маскарад, или убеждения которых, если и постоянные, не имеют корня в самой стране и плавают в какой-то отвлеченной атмосфере, как ошибаются они, принимая обдуманность народа, его мерный и верный шаг, среди прыгающих и бегущих около него, отдельных личностей, за какую-то неподвижность, или, по крайней мере, за косность. Это показывает только, что народа не понимают. У нас же, в России, неохота, недоверчивость, с какой принимает новое, имеет свою историческую причину, свое законное оправдание.

Но, начавши говорить: «простой народ», мы потом стали говорить, «народ». Это не случайно и не без причины, ибо простой народ точно, есть просто народ, или народ собственно.

Слово «народ» употребляется в двояком смысле, или оно означает всех, в союзе народном живущих, без различия сословий и в таком случае соответствует более слову «нация», или же оно означает простой народ, низшее сословие, которое есть народ собственно. Понятно и законно употребление этого слова и во втором случае. Простой народ не имеет никаких отличий, никакого другою звания, кроме звания человека и христианина, а потому и зовется или человеком, во множестве людьми (в летописи людие; впоследствии слово «люди» получило свое особое значение), или крестьянином, то есть христианином, или же, наконец, народом, чтό также есть имя кровного, но еще более духовного союза человеческого. Вот причина, по которой название народа остается преимущественно за низшим сословием.

Итак, у простого народа нет никаких отличий или титулов, кроме звания человеческого или христианского. О, как богата эта бедность! И, стоя на низшей ступени, как высоко стоит он!

Нося звание только человека, только христианина, он, с этой стороны, есть идеал для всего человеческого и христианского общества.

Как скоpo верхние классы смотрят на свои отличия и преимущества (хотя и не во зло употребляемые) не как на причину гордости и превосходства над другими, но как на требуемые временем, порожденные несовершенством мира сего, явления, как скоро, забывая о них, чувствуют в себе только человека и христианина, — тогда становятся и они народом.

У нас значение простого народа имеет свою особую сторону, ибо он только и сохраняет в себе народные истинные основы России; он только и не разорвал связь с прошедшим, с древней Русью. Часто гордо смотрят на него люди так называемого образованного или светского, русского общества, пренебрегают им, называют его мужиками, обратив это слово в брань. Красуясь над ним и высоко на него посматривая, они забывают, что только простой народ составляет условие их существования. Известно прекрасное (сделанное русским писателем) сравнение простого народа с корнями дерева, на котором шумят и величаются листья, меняющиеся каждый год, тогда да как корни — все одни и те же.

¹ Вместо слова «хожалый» в письме к Н.В. Гоголю К.С. Аксаков поставил «полицмейстер».

К.С. Аксаков

(1817—1860)

Опыт синонимов Публика — народ

Было
время, когда у нас не было публики…
Возможно ли это? скажут мне. Очень
возможно и совершенно верно: у нас не
было публики,
а
был народ.
Это
было еще до построения Петербурга.
Публика — явление чисто западное, и
была заведена у нас вместе с разными
нововведениями. Она образовалась очень
просто: часть народа отказалась от
русской жизни, языка и одежды и составила
публику, которая и всплыла над поверхностью.
Она-то, публика, и составляет нашу
постоянную связь с Западом; выписывает
оттуда всякие, и материальные и духовные,
наряды, преклоняется перед ними, как
перед учителем, занимает у него мысли
и чувства, платя за это огромною ценою:
временем, связью с народом и самою
истиною мысли. Публика является над
народом, как будто его привилегированное
выражение; в самом же деле публика есть
искажение идеи народа.

Разница между
публикою и народом у нас очевидна (мы
говорим вообще, исключения сюда нейдут).

Публика
подражает и не имеет самостоятельности:
все, что принимает она, чужое, — принимает
она наружно, становясь всякий раз сама
чужою. Народ не подражает и совершенно
самостоятелен; а если что примет чужое,
то сделает это своим, усвоит.
У
публики свое обращается в чужое. У народа
чужое
обращается
в свое. Часто, когда публика едет на бал,
народ идет ко всенощной; когда публика
танцует, народ молится. Средоточие
публики в Москве — Кузнецкий мост.
Средоточие народа — Кремль.

Публика
выписывает из-за моря мысли и чувства,
мазурки и польки; народ черпает жизнь
из родного источника. Публика говорит
по-французски, народ — по-русски. Публика
ходит в немецком платье, народ в русском.
У публики — парижские моды. У народа —
свои русские обычаи. Публика (большею
частию, по крайней мере) ест скоромное;
народ ест постное. Публика спит, народ
давно уже встал и работает. Публика
работает (большею частию ногами по
паркету); народ спит или уже встает опять
работать. Публика презирает народ; народ
прощает публике. Публике всего полтораста
лет, а народу годов не сочтешь. Публика
преходяща; народ вечен. И в публике есть
золото и грязь, и в народе есть золото
и грязь; но в публике — грязь в золоте,
в народе — золото в грязи. У публики —
свет (monde,
балы и пр.); у народа — мир (сходка).
Публика и народ имеют эпитеты: публика
у нас — почтеннейшая, а народ —
православный.

Публика,
вперед! Народ, назад! так воскликнул
многозначительно один хожалый¹.

Хрестоматия
по истории русской журналистики XIX
века.

М., 1965. С. 171—172.

К.
С. Аксаков — сын
известного писателя С.Т. Аксакова,
публицист-славянофил, поэт, критик.
«Опыт
синонимов» впервые опубликован в газете
«Молва» (1857. № 36) без подписи.

¹хожалый
—
полицейский солдат.

И.С. Аксаков

(1823—1886)

Об
издании в 1859 году газеты «Парус»¹

С 1-го января 1859 г.
будет выходить в Москве, еженедельно,
газета под названием «Парус».

При
современном обилии газет и журналов в
России общество вправе требовать от
каждого вновь предпринимаемого
периодического издания точного
определения его направления и цели. Как
ни законно это требование, но дать
удовлетворительный ответ на такой
общественный запрос в тесных рамках
объявления и при отсутствии у нас в
России резких условных признаков того
или другого направления, — и неудобно,
и трудно. Тем не менее мы постараемся,
в немногих словах, объяснить публике
существенный характер нашего издания.

В
самом деле, было время, когда «содействовать
просвещению нашего отечества» вообще,
«сообщать
полезные сведения» безразлично,
«возбуждать
и удовлетворять потребность чтения в
русской публике», ставить ее в постоянный
уровень с живою заграничною «современностью»
во
всех отношениях
и даже посредством картинок парижских
мод, — было задачею не только просто
литературных, но и учено-литературных
наших журналов. Было время, когда всякое
подобное предприятие приветствовалось
с радостью и, не заботясь о содержании,
общество повторяло вместе с известным
русским поэтом:

Дай бог нам более
журналов,

Плодят читателей
они…

Где
есть поветрие
на
чтенье,

В
чести там грамота, перо, и проч.²

Журналы
походили на магазины, в которых держались
товары на всякий вкус и потребность.
Такое положение литературы вполне
оправдывалось историческим ходом нашего
образования и многими другими
обстоятельствами, о которых распространяться
было бы здесь неуместно.

Это
время проходит, если еще не совсем
прошло. Русская журналистика вступает
в новый период своего существования.
Ее задача теперь уже не в том, чтоб
создать орудие гласности и возбужденной
деятельности, употреблять в дело уже
созданное орудие на пользу знания и
жизни, участвовать в разрешении
общественных вопросов. С каждым днем
появляются новые издания, посвященные
специальной разработке той или другой
науки, выделяются более и более особенности
и оттенки разных стремлений, и даже
каждый труд мысли, каждое отдельное
мнение пытается выразить себя гласно,
во всей своей личной самостоятельности,
не теряясь, как прежде, в робкой
неопределенности общепринятых,
условно-приличных форм и положений.

При
всем том мы должны сознаться, что такое
направление, освобождающее личную мысль
и чувство от рабства перед авторитетами
и модою (ибо мода и в сферах умственных),
такое направление, говорим мы, еще далеко
не получило полных прав гражданственности
в нашей литературе. Еще виден некоторый
страх в проявлениях самобытности, еще
постоянно слышится боязнь прослыть
односторонним, исключительным,
принадлежащим к партии и — сохрани
боже! несовременным, неуважительным «к
европейской мысли», «к науке и ее
началам». Под защиту этих неопределенных
выражений еще любит укрываться у нас
литературная деятельность и усиленно
держится в области какого-то отвлеченного
космополитизма. В этом несколько
раболепном отношении к «современности»
и «науке» сказывается тот особенный
разлад, который существует у нас между
наукой и жизнью, между теорией и
действительностью, между просвещением
и народностью, между «образованным
обществом» и простым народом. Такое
подчинение мысли авторитету «современности»
(как будто современное нынче
не
перестает быть современным завтра),
такое
слепое благоговение к последнему слову
науки (как будто наука есть что-то
завершенное и установившееся) ставит
большую часть наших мыслителей в
зависимость от каждой новой почты,
приходящей из Западной Европы в Россию
и привозящей, вместе с модными товарами,
свеже-современное воззрение, новое
последнее слово науки, нередко вносящее
смущение и хаос в мир «начал», только
что усвоенных ее русскими поклонниками.
Иначе и быть не может там, где мысль не
имеет жизненной народной почвы и где
мыслители, в подобострастном служении
мысли, возращенной чужою жизнью, не
только исполнены презрения к нашей
умственной самобытности, но готовы
насиловать самую жизнь, стеснять ее
свободу и деспотически предписывать
ей чуждые и несвойственные формы.

Вполне
уважая европейскую мысль и науку и
сознавая необходимым постоянно изучать
смысл современных явлений, редакция
«Паруса» считает своею обязанностью
прямо объявить, что «Парус», будучи
вполне отдельным и самостоятельным
изданием, принадлежит к одному направлению
с «Русской беседой»³,
к тому нередко осмеянному и оклеветанному
направлению, которое с радостью видит,
что многие выработанные им положения
принимаются и повторяются теперь самыми
горячими его противниками.

Итак, не боясь
ложных упреков в исключительности, мы
смело ставим наше знамя.

Наше знамя —
РУССКАЯ НАРОДНОСТЬ.

Народность
вообще — как символ самостоятельности
и духовной свободы, свободы жизни и
развития, как символ права, до сих пор
попираемого теми же самыми, которые
стоят и ратуют за право личности, не
возводя своих понятий до сознания
личности народной.

Народность
русская, как залог новых начал, полнейшего
жизненного выражения общечеловеческой
истины.

Таково наше знамя.
Мы не имеем гордой мысли быть его вполне
достойными. Не давая никаких пышных
обещаний, ограничимся теперь кратким
изложением нашей программы.

Характер
нашей газеты — по преимуществу
гражданский,
т.е.
она по преимуществу должна разрабатывать
вопросы современной русской действительности
в народной и общественной жизни и так
далее. Статьи ученого содержания будут
помещаться только тогда, когда они
обобщают предмет, делают его доступным
для общего понимания. Чисто литературные
статьи, то есть произведения так
называемой изящной словесности, всегда
найдут себе место в нашей газете, если
не противоречат духу и направлению
издания. Но мы особенно приглашаем всех,
и каждого сообщать нам наблюдения над
бытом народным, рассказы из его жизни,
исследования его обычаев и преданий и
т.п.

Сверх того, мы
открываем в «Парусе»:

1)
Отдел библиографический, в котором
предполагаем отдавать краткий, но по
возможности полный отчет о выходящих
в России книгах и периодических изданиях.

2)
Отдел областных
известий, то
есть писем и вестей из губерний. Наши
провинции не имеют центрального органа
для выражения своих нужд и потребностей;
мы предлагаем им нашу газету.

3)
Отдел славянский, или — вернее сказать,
отдел писем и известий из земель
славянских. С этою целию мы пригласили
некоторых литераторов польских, чешских,
сербских, хорватских, русинских⁴,
болгарских и так далее быть нашими
постоянными корреспондентами. Выставляя
нашим знаменем русскую народность, мы
тем самым признаем народности всех
племен славянских. Вот что, между прочим,
мы писали ко всем славянским литераторам:

«Во
имя нашего племенного родства, во имя
нашего духовного славянского единства,
мы, русские, протягиваем братские руки
всем славянским народностям: пусть
развивается каждая из них вполне
самобытно! пусть каждое племя внесет
свою долю труда в общее дело славянского
просвещения! пусть каждое свободно,
смело, невозбранно совершает свой
собственный подвиг, возвестит свое
слово, обогатит своею посильною данью
общую сокровищницу славянского духа!
Все мы, чехи, русские, поляки, сербы,
хорваты, болгаре, словенцы, словаки,
русины, лужичане⁵,
все мы, выражая собою разные стороны
многостороннего духа славянского,
взаимно пополняем друг друга и только
дружною совокупностью трудов
можем
достигнуть полноты славянского развития
и отстоять свою умственную и нравственную
самобытность. Не внешнее политическое,
но внутреннее духовное единство нам
дорого. Не одно материальное преуспеяние,
но познание, изучение, хранение и
разработка основных начал славянских
— вот что необходимо славянским народам,
дабы они могли явиться самостоятельными
деятелями
общечеловеческого просвещения и обновить
ветшающий мир новыми силами… Да мы
твердо верим, что наш искренний призыв
не останется без отклика и что
многоразличные племена славянские хотя
в области науки и литературы войдут
друг с другом в общение мысли и возобновят
союз племенного и духовного братства!
Ждем ответа!»

Будем надеяться,
что общество не откажет в сочувствии
нашему предприятию…

Аксаков
К.С., Аксаков И.С.
Литературная критика.

М., 1981. С. 252—255.

И. С. Аксаков —
брат К.С. Аксакова, публицист, общественный
деятель, журналист-издатель.

¹
«Об
издании…» впервые напечатано в журнале
«Русская беседа» (1858. Т. 6. Кн. 12. Приложение).
Желание издавать газету «Парус» появилось
у И.С. Аксакова после закрытия в конце
декабря 1857 г. газеты славянофилов «Молва»
за публикацию статьи К.С. Аксакова
«Публика и народ». Газета «Парус» была,
в свою очередь, закрыта на втором номере
за требование свободы слова и критику
некоторых действий правительства.

²
Четверостишье
взято из стихотворения П.А. Вяземского
«На новый 1828 год».

³
«Русская
беседа» (1856—1860)
— славянофильский журнал.

⁴
русины
— так
называли славян, живших в Галиции,
Буковине, Закарпатье.

⁵лужичане
— славяне,
жившие на территории Германии.

Соседние файлы в папке ЖУРНАЛИСТИКА ДЛЯ ЗО

• #
• #
• #
• #
• #
• #

Чем же цепляет этот пост-рассуждение c цитированием Аксакова о публике и народе?
А вот чем:
публика, (а это не что иное, как эрнсты, познеры, шендеровичи, собчаки, водононаевы, идейные либероиды  всех мастей  + пр.мыльно-грязная публичная пена от них же, ИМХО-7freiheit ),
появилась в Россие  в виде паразитов мыслителей  Западной культуры.
Очевидно, считая себя  истинными демократами и борцунами за человеч. ценности,  о чем темный народ  не догадывается,(?)
если бы……..не она, её величество ПУБЛИКА…..)))))
А проще:
ПУБЛИКА хочет  научить народ ТАК жить , чтобы ЕЙ, т.е. ПУБЛИКЕ, не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы

Внизу перепост из  из блога Игоря Анатольевича на Яндекса-Дзен

Жизнь динамична и увлекательна, однако. Вот за что я люблю умных людей?
За то, что они могут обратить твое внимание часто на вещи, которые ты даже бы не смог выловить в этой текучке событий и дел.
А уж специально искать тем более не стал бы.
Но когда ты натыкаешься на такие вещи, то останавливаешься, читаешь и понимаешь как все-таки хорошо, что эти люди есть и дают тебе возможность над ними задуматься.
А второй мыслью становится осознание, что нет, увы, ничего нового. Ни в нашей общественной жизни, ни в развитии самого общества, но мы от своего незнания, душевной лености просто не знаем об этом и пытаемся открывать для себя что-то новое, пытаемся осознать это и дать ему свою оценку. А, оказывается, что все давно уже оценено и осознанно.
И даже подробно описано.

К этому относится и то, к чему я хотел бы сегодня привлечь ваше внимание. И, конечно, подкинул нам всем этот материал для раздумий никто иной как Захар Прилепин.

Был такой человек К.С. Аксаков. Константин Сергеевич Аксаков (1817-1860), русский публицист, критик, поэт, историк, языковед, один из идеологов славянофильства. Опубликовал он в далеком 1857 году статью «Опыт синонимов: публика — народ.», которую раскопал, естественно, Захар Прилепин и опубликовал у себя в «Вк». А я, с превеликим удовольствием, привожу ее здесь для вас.

Было время, когда у нас не было публики... Возможно ли это? — скажут мне. Очень возможно и совершенно верно: у нас не было публики, а был народ. Это было еще до построения Петербурга. Публика — явление чисто западное и была заведена у нас вместе с разными нововведениями. Она образовалась очень просто: часть народа отказалась от русской жизни, языка и одежды и составила публику, которая и всплыла над поверхностью. Она-то, публика, и составляет нашу постоянную связь с Западом: выписывает оттуда всякие, и материальные и духовные, наряды, преклоняется пред ним как перед учителем, занимает у него мысли и чувства, платя за это огромною ценою: временем, связью с народом и самою истиною мысли. Публика является над народом как будто его привилегированное выражение; в самом же деле публика есть искажение идеи народа. Разница между публикою и народом у нас очевидна (мы говорим вообще, исключения сюда нейдут).

—

Публика подражает и не имеет самостоятельности: все, что она принимает чужое, принимает она наружно, становясь всякий раз сама чужою.
Народ не подражает и совершенно самостоятелен; а если что примет чужое, то сделает это своим, усвоит. У публики свое обращается в чужое. У народа чужое обращается в свое. Часто, когда публика едет на бал, народ идет ко всенощной; когда публика танцует, народ молится. Средоточие публики в Москве — Кузнецкий мост. Средоточие народа — Кремль.

Впервые опубликовано: Молва. 1857. № 36 (14 декабря). С. 410-411

Источник

Мы используем куки-файлы, чтобы вы могли быстрее и удобнее пользоваться сайтом. Подробнее